Князь Борис. Заблуждение. Горькое заблуждение. Бог благ, но справедлив, и по справедливости карает. Вот я высек тебя за то, что ты летел сломя голову и ушиб меня, почтенного, старого, больного князя. Разве это значит, что… Я — зол? Говори?
Юрка. Я ведь нечаянно.
Князь Борис. Отчаянно, а не нечаянно. Ну, разве ты видел когда-нибудь, чтобы я, очертя голову, несся по коридору и бил головой в живот встречным? Ходить надо степенно. И если бы я не высек тебя, то на тебе был бы грех. Кто знает, не смертельный-ли грех убийства? Может быть, у меня от удара твоей головой сделается заворот кишек, и я умру в мученьях? Тогда Боженька пошлет тебя на веки во ад, на такие пытки, при одной мысли о которых волосы шевелятся на голове. Но так как я тебя высек, то это тебе зачтется, остается тебе покаяться, помолиться, и Бог простит. Вот в былое время жил такой великий монах, Торквемада. У него был друг, которого он очень любил. И друг этот совершил смертный грех, соблазнил двух монахинь, которые после и родили даже… И оного друга застали на месте преступления… когда он с обеими монахинями сразу… грешил… Да еще в святом месте, куда они вместе скрылись… Ну вот, великий Торквемада говорит другу: «так как я люблю тебя душевно, то велю тебя сжечь огнем на костре, тогда Боженька простит тебя, и не будешь ты гореть на костре вечном». И друг тот поцеловал руку Торквемады и со слезами благодарил его. Так и ты должен. Жизнь коротка и определяет собой вечность, и если преступления не наказаны, то гирей повиснут на душе, и душа не вознесется к свету небесному, но потонет во мраке, поэтому, когда согрешишь, приходи немедля ко мне и проси больно наказать тебя. Я сам тебя высеку, или конюху в моем присутствии прикажу, — тогда ты поцелуй мою руку и скажи: «спасибо вам, что облегчили мою душу! Слышал»?
Юрка. Слышал, ваше сиятельство!
Князь Борис. Ну, какие же у тебя есть грехи, за которые ты желал бы быть высеченным?
Юрка. Никаких нет, ваше сиятельство!
Князь Борис. Не может этого быть. Подумай-ка!
Юрка. Право слово, никаких!
Князь Борис. Протяни ладонь. Видишь-ли. Я ударю тебя по ладони 12 раз, чтобы тебе отпустились твои мелкие грехи за вчерашний вечер и сегодняшнее утро.
Юрка. Ай, не надо! Пущай лучше в аду! Ей-Богу, ваше сиятельство… Пущай уж лучше тама… После смерти виднее будет… Только линейкой не надо…
Князь Борис (стараясь его схватить) Безумный, не понимаешь своей пользы!
Юрка (убегая). Лучше уж перед чёртом ответ держать.
Князь Борис (спешит за ним). Иди сюда!
Юрка. Не утруждайтесь, ваше сиятельство, не ровен час, — споткнетесь.
Князь Борис (звонит). Ведь я велю людям тебя поймать.
Юрка. А я спрячусь! У самого чёрта спрячусь! И у него лучше! (убегает).
Князь Борис (один). Щенок! (звонит громко).
Входит Ефим.
Князь Борис. Изловить щенка!
Ефим. Какого, ваше сиятельство?
Князь Борис. Юрку! кого-же! Изловить и привести ко мне. Боже мой, Боже мой, как он меня взволновал. Даже на желудок подействовало. (Торопливо ковыляя уходит).
Ефим. Извел нас совсем! Хоть бы околел скорей! (Уходит за князем).
Сцена на мгновение пуста.
Затем в окно влезает Юрка с каким-то предметом в руках.
Юрий. Ну добро, нет никого! Я тебе покажу, старая обезьяна! Бонбу тебе положу! Натолкал сюда что попало, — опилок, табаку, ваты… Должно и не загорится, да это все равно. Главное — напугать его. Он и от этого пожалуй окочурится… не пожалею. А вот фитиль, — покруче, да повонючей. Сейчас мы тебя, бонбочка моя разлюбезная, вот этаким манером под стол поставим. Фитиль закрутим, как собачий хвост. Зажжем (зажигает). Ну, и курись себе, покуривайся: в полчаса смраду напустишь довольно, заметят… Только-бы пришел старый филин. Да придет с секлетарем, будут бумаги писать, как-бы зла побольше натворить. Хорошо хоть вельможа не настоящий. Ну, ведь я и бонбу ему ненастоящую. Пусть чихнет! Измучил меня, змей горыныч проклятый. Идут! Айда в окошко (исчезает)!
Входят Князь и Григорий Валерианович.
Князь Борис. (тяжело садясь в кресло) Я так взволнован. Не хочу вам рассказывать подробно, но этот безбожный Юрка опять чуть не убил меня. Пусть даже Домна уходит, но, поймав его, я прикажу его при себе выдрать, как сидорову козу.
Гавр. Вал. Давно пора! И ведь подумать только, что есть люди, которые серьезно выступают против телесных наказаний. Серж Нагайкин говорит по этому поводу: Люди делятся на секущих и секомых. Секущие — против телесных наказаний ничего не имеют, секомые часто протестуют. Ха-ха-ха!
Князь Борис. Не всегда. Мужичек в общем любит сечься, пока его не развратят. А гуманитарный разврат проникает часто в ряды, так сказать, наследственно секущих.
Гавр. Вал. В общем, революционное движение сильно укрепило телесные наказания.
Князь Борис. Постойте! Что это каким-то чадом пахнет? А?
Гавр. Вал. Да, в самом деле… Не из окна-ли? (Притворяет окно).
Князь Борис. Может быть папироса ваша?
Гавр. Вал. Что вы!.. У меня 8 руб. фунт!
Князь Борис. Ну, садитесь писать… Но какое, однако, зловоние.
Гавр. Вал. Действительно.
Князь Борис. Будем продолжать «записку об искоренении»…
Гавр. Вал. Записку о клопах, я так ее называю.
Князь Борис. Вонь какая! Невыносимо. Что это значит? Ну, пишите. Какая была последняя фраза?
Гавр. Вал. (читает) «Сими мерами предположительно возможно достигнуть некоторой степени столь желательного очищения страны от явных агитаторов, но»… Тут мы и остановились.